Время золота, время серебра [сборник] - Сергей Раткевич

Проходя по замку своей памяти, Берт нечасто открывал двери и заглядывал в кладовые — он проста касался рукой стен, и, едва дождавшись отклика, шел дальше, но вигилия есть вигилия — сегодня все надлежит проделать наиболее тщательным образом. Бери распахивал двери и входил в комнаты, примечая малейший даже непорядок — так разве же он мог упустить из виду исковерканное окно? Он потянулся к раме, чтобы хоть как-то поправить ее, но свинцовый переплет витража разломился у него в руках, стеклянный эльф, обретя свободу, осыпался цветными осколками к его ногам, и в лицо ошеломленного Берта ударил влажный тугой холодный ветер.

Двери были для Берта заботой, хотя и не повседневной, но все же привычной — а вот окон в замке своей памяти он прежде не отворял никогда.

За окном оказался отчего-то не замковый двор, а лес, совершенно Берту незнакомый. Он готов был поклясться, что никогда не стоял под этими деревьями, не видел этой поляны, освещенной пламенем костра, возле которого сидели несколько мужчин и хрупкая светловолосая девушка!

И все же нечто знакомое в этом насквозь чужом лесу Берту углядеть удалось. Золотой в отблесках пламени профиль Эдмонда Доаделлина был таким же чеканно четким, как и на старой монете. Почему я вижу его во время моей вигилии, растерянно удивился Берт — но тут юноша, сидевший к нему спиной, потянулся, чтобы подбросить хворосту в костер, и Бертзакричал, не в силах сдержаться, потому что на руке протянутой к пламени, ответным огнем полыхнул перстень, тот самый перстень, что Бет надела при обручении на руку Джея де Ридо!

Словно в ответ на его мучительный крик, с дерева сорвалась сова, сделала круг над поляной и улетела прочь, в темноту, подальше от слепящего пламени. Джей обернулся.

Это и в самом деле был он — взгляд ореховых глаз был таким же ясным и быстрым, как и при жизни.

— Берт, — приветливо усмехнулся Джей, — да что с тобой такое? Судя по твоей траурной физиономии, можно подумать, что у вас в доме готовится не посвящение в рыцари и венчание, а похороны.

Откуда… о господи всеблагий, откуда Джей знает?!

— Нетрудно догадаться, мальчик. Ты ведь не эльф и не святой, — улыбнулся Берту король Эдмонд. — Другого пути, кроме как через вигилию перед посвящением, тебе сюда не отыскать.

— И вдобавок в твоем лице столько напрасной вины, что догадаться, кто с кем венчается, и того легче, — примолвил Джей.

Напрасной?

— Это неправильно — так мучить себя, — тихо сказала девушка со светлыми волосами.

Она сняла с руки кольцо и протянула его Берту — простенькое совсем колечко, тоненькое, серебряное, изношенное настолько, что глубокие первоначально насечки теперь едва угадывались на нем… Берт видел такие кольца в деревнях возле Эйнсли, и не раз: венчальные кольца, бережно хранимые и передаваемые из поколения в поколение… еще ведь и не скажешь сразу, что старше — фамильные перстни вельмож или эти тонкие, как росчерк пера на пергаменте, серебряные ободочки.

— Отдай ему, — попросила девушка, и Берт окаменел, потому что понял с убийственной, не оставляющей места для сомнений уверенностью, кто такой этот самый "он" и кто эта девушка…

— И ей. — Джей тоже снял с руки кольцо — не то, что надела ему Бет, а другое, массивное золотое кольцо с изумрудом, выигранное им еще до войны в трехдневном турнире певцов в Троанне.

Эдмонд Доаделлин метнул короткий взгляд на замершее в безмолвном крике лицо Берта и чуть приметно улыбнулся.

— Отдай им эти кольца, — сказал король. — Пускай ими и венчаются. Это благословение и оберег… и залог, — добавил он совсем тихо, но Берт его все же расслышал.

— Залог чего? — осмелился спросить Берт, но ответа не получил. Взамен Эдмонд улыбнулся ему еще раз, теперь уже не тая улыбки, и расстегнул пояс.

— А это тебе к завтрашнему посвящению, — молвил король. — За ту вигилию, которую ты держал сегодня.

У Берта окончательно отнялся язык. Надеть при посвящении в рыцари пояс Эдмонда Доаделлина! Голова у Берта кружилась, перед глазами все так и плыло. Он хотел поблагодарить — и не мог, хотел преклонить колени — но от этого простого движения внезапная резкая боль полоснула раненое бедро с равнодушной жестокостью, да так, что в глазах потемнело. Берт сдавленно вскрикнул и рухнул ничком на холодный каменный пол часовни.

Когда он вновь смог подняться, упрямо кусая губы и отчаянно смигивая навернувшиеся слезы, на полу перед ним лежали два кольца — тонкий серебряный ободок и тяжелый золотой перстень с изумрудом — и широкий кожаный пояс.

Под утро Лэннион — что греха таить! — вовсю клевал носом. Вторые сутки подряд без сна… не в его лета сохранять нерушимую бодрость после тревожного дня и заполненной хлопотами ночи. Одри с трудом подавлял зевоту. Впрочем, и остальные обитатели Эйнсли выглядели не лучше. На всех лицах явственно читались следы утомления, будь то лорд Джон с его помятой физиономией… правда, вот как раз лорд Джон и не в счет, он всегда так выглядит… и леди Элис — а уж тут ошибиться невозможно, сразу видать, она и глаз не сомкнула минувшей ночью! — и спокойно-грустная Бет, и бледный после вигилии Роберт, напряженный, подтянутый, с аккуратно расчесанными волосами, еще чуть влажными после обязательного для будущего рыцаря омовения, и даже Джеральд с жемчужно-лиловой каймой усталости вдоль ресниц… хотя как раз новиций и его восприемник держатся лучше всех. Роберт хромал куда сильнее обычного — наверняка ведь посамовольничал, упрямец проклятый, и отстоял всю ночь на коленях на холодном камне, хоть и король, и исповедник ему не велели! — но и в чертах его лица, и в гибком теле звенела готовность натянутой струны. А Джеральд, тот и вовсе ухитрился переплавить злую усталость в веселую ярость — не ту, что сплетала его пальцы или заставляла гнать коня сумасшедшим галопом, другую, легкую и почти беззаботную, как солнечный блеск на клинке. Это выражение Одри видывал на лице Джеральда не так уж и редко, и отлично знал, что оно означает. Знал с тех еще давних пор, когда совсем юный Джерри Элгелл в бытность свою оруженосцем схлестнулся с Мерретом. Из-за чего тогда случился спор, Одри и знать не знал, да и до предмета спора ли ему было, когда Фицрой, казалось, вот-вот прибьет оруженосца на месте? Меррет бушевал так, что вчуже страшно делалось — а Джеральд стоял перед ним вот точно с таким лицом, как и сейчас, стоял прямо и стройно, будто его эта буря нимало не волнует.

— Да ты меня не слушаешь, щенок! — взгремел окончательно выведенный из себя Фицрой.

— Не слушаю, — подтвердил Джерри.

— И почему бы это, позволь узнать? — Металл в голосе Меррета покрылся ледяной изморозью, и Одри шагнул к нему, чтобы отшвырнуть Фицроя от мальчишки, он же себя не помнит от гнева, он же сейчас…

— Потому что я прав, — отчеканил Джерри, вздернув голову.

— Будь я проклят! — выдохнул Меррет, а потом, к изумлению Лэнниона, хрипло расхохотался.

Джерри Элгелл и в самом деле оказался прав в их споре. Остыв, Меррет и сам это признал. А еще — именно тогда он и посвятил юного Элгелла в рыцари.